История Джека Керуака
12 марта 1922 года родился писатель, который возвёл словцо beat из уличного жаргона на уровень культа. Его роман «На дороге» называют евангелием поколения.
Джек Керуак рос в католической семье. Его родители, канадские французы, приехали в Лоуэлл (штат Массачусетс) из Квебека в поисках лучшей доли. Его брат Жерар умер в возрасте девяти лет, Джеку тогда было всего четыре. Брату посвящено самое его трогательное сочинение — роман «Видения Жерара» (1963).
Отец Джека владел небольшой типографией, издавал газету. Он был человеком экстравагантным, любил бары и скачки, пил. Главной в семье была мать, властная женщина, истовая католичка. Сын подчинялся матери во всём. Или почти во всём.
В старших классах Керуак благодаря достижениям в лёгкой атлетике и футболе стал знаменитостью Лоуэлла.В семье говорили на квебекском французском (joual). Английский Джек начал учить только в шесть лет. После окончания колледжа он решил осуществить свою мечту — стать писателем и отправился в Колумбийский университет изучать литературу. Но вскоре поссорился с футбольным тренером и бросил университет.
Он ходил матросом на кораблях торгового флота, а в 1942 году записался в ВМФ — шла Вторая мировая война. Однако через полгода его комиссовали с диагнозом «шизоидное расстройство личности». Керуак говорил потом, что диагноз ему поставили из-за того, что он сказал, что не будет убивать. Впрочем, среди битников многие были с диагнозом. А то и с тюремным сроком.
- - Вниз по лестнице, ведущей вверх
В 1944 году Керуак появился в Колумбийском университете в надежде восстановиться. Новый приятель, белокурый ангел Люсьен Карр, познакомил его с Алленом Гинсбергом и Уильямом Берроузом (тот был на десять с лишним лет старше остальных, но вряд ли взрослее). Составилась компания, литературная и интеллектуальная.
Но рядом постоянно крутились проститутки обоих полов, драгдилеры и прочие сомнительные личности. И литераторы-интеллектуалы мчали вниз по лестнице, ведущей вверх, на дно, которое они осваивали с восторгом и упоением. Там они искали и находили хипстеров, у которых учились пробиваться к «высшей реальности» (как выражался Гинсберг).
«Органичную святость» естественного человека — хипстера — они противопоставляли ценностям нормальных американцев — squares, то есть обывателей, поражённых конформизмом и консьюмеризмом.
Притом Керуак был самым правильным (если так можно сказать о человеке с диагнозом и алкоголике, принимающем к тому же наркотики). Окружающих он удивлял работоспособностью и пунктуальностью, с которой считал, сколько слов написал за день (терзаясь сомнениями, имеет ли он право на творчество, когда его мать работает на фабрике).
Гинсберг говорил, что узнал о поэзии больше всего от Керуака, нежели от кого-то ещё. Берроуз называл Керуака главным источником своего вдохновения. Кстати, именно Керуак придумал названия для их сочинений, ставших знаменитыми, — «Вопль» и «Голый завтрак».
В августе 1944-го Керуак и Карр решили отправиться в Париж на торговом судне. Однако в последнюю минуту друзей сняли с корабля, и они напились. В тот же вечер Карр пырнул скаутским ножом их общего знакомого (вроде бы тот его слишком активно домогался). Тело сбросил в Гудзон. Керуак помог товарищу спрятать оружие преступления.
Берроуз благоразумно советовал нанять адвоката и сдаться полиции, но друзья опять напились и отправились в Музей современного искусства. На следующий день всех арестовали. Керуака и Берроуза — как соучастников преступления.
Семья Берроуза внесла за него залог. Отец Керуака из педагогических соображений вносить залог отказался — это сделали родители Эди Паркер, девушки Керуака. В благодарность Керуак женился на ней. Брак продлился два месяца.Дело Карра попало на страницы газет — так прозвенели первые звоночки известности битников, пусть и с криминальным флёром. Отсидев два года, Карр превратился из хипстера в скауэра, что не мешало ему оставаться верным другом Керуака до конца жизни. Он был шафером на его второй свадьбе в 1950-м, его собутыльником, читателем, критиком. И даже психотерапевтом, в чём Керуак особенно нуждался.
«Городок и город» (1950) — первая опубликованная книга Керуака, над которой он работал во второй половине 1940-х, списывал роман с жизни. Дабы включилось «новое видение», начал принимать бензедрин и заработал тромбофлебит. Роман, исполненный в традиционной манере, хвалили критики, но продавался он плохо.
Случай с Люсьеном Карром описан в этом романе приблизительно, зато в «Тщеславии Дулоуза» (1968) — близко к реальности. А ещё Керуак и Берроуз написали детектив «И сварились бегемоты в своих бассейнах», который увидел свет только в 2008 году.
В конце 1940-х в жизни Керуака произошло ещё одно значимое событие: он познакомился с Нилом Кэссиди. Сын алкоголика, никогда не видевший матери, он провёл часть своей недолгой жизни в исправительных заведениях. Обладал невероятным обаянием, любил женщин, не пренебрегал и мужскими ласками.
Сексуальный драйв был одним из его многочисленных (хотя и однообразных) достоинств. Кэссиди, как настоящая проститутка, умел становиться тем, кого хотел в нём видеть тот или иной клиент. Но, как считают американские литературоведы, без него не было бы поколения beat.
Битники видели в Кэссиди настоящего хипстера, презирающего условности, смакующего каждое мгновение, заботящегося о том, как жить (а не зачем).
В Кэссиди без памяти влюбился Гинсберг (их связь длилась лет двадцать) и воспел его в поэме «Вопль». Тогда в Америке быть гомосексуалистом означало быть аутсайдером, что совпадало с самоощущением битников. Кроме того, они делали свою жизнь с Рембо, Верлена и великого Уитмена. Ну и, конечно, в соответствии со своими наклонностями.
Без конца менявшие жён и любовниц Керуак и Кэссиди были нормальными бисексуалами; в крепкой мужской дружбе этих двух католиков (на чём настаивал Керуак) гомосексуальный подтекст, несомненно, присутствовал.
- - По законам спонтанной прозы
Летом 1947-го Керуак задумывает роман, который мог бы передать всю энергию и витальность Америки. В Ниле Кэссиди он видит героя, который может воплотить эту идею, ведь Кэссиди — сама энергия, пусть часто и бестолковая. Вместе они отправляются в путешествие по стране.
Правда, писатель довольно быстро разочаровывается в своём герое, особенно после того, как Кэссиди в Мексике бросил его, заболевшего дизентерией. Но это ещё не был конец дружбы, тем более романа.
В начале их дружбы Кэссиди хотел, чтобы Керуак научил его писать книги. Единственным его сочинением стала неоконченная автобиография «Первая треть». Зато Кэссиди умел (и любил) писать письма.
В декабре 1950 года он прислал Керуаку так называемое великое сексуальное письмо, состоявшее из одного предложения на 40 страниц, без знаков препинания и абзацев. Керуак совместил «изумительные по свободе изложения письма Нила Кэссиди» с принципами джазовой импровизации. И назвал свой метод спонтанной прозой.
Метод подразумевал безыскусность. Пиши как пишется, без абзацев, пунктуации и т.п., освободи подсознание, не прерывайся, не редактируй, подчиняйся только ритму, импровизируй, как джазмен. Помни: первая мысль — самая точная. Записывай слова по мере их возникновения…Согласно апокрифу, роман «На дороге» Керуак писал в апреле 1951-го в течение трёх недель, подстёгивая себя кофе и бензедрином. Он вставил в машинку 36-метровый свиток бумаги, чтобы не отвлекаться на заправку листов.
Однако на самом деле бензедрина не было, был только кофе. Мысли и слова тоже были далеко не первыми — Керуак давно вёл дневник и записные книжки, собирая случаи из жизни, впечатления, характеристики и т.п.
Законы письма Керуак уподоблял законам оргазма. Но оргазм, длящийся три недели, — это всё-таки перебор!
Издатели роман брать не хотели. Кроме странной рукописи, их смущало восхищение ворами, бродягами, проститутками. А также непривычный язык — Керуак упивался звуками обыденной речи.
- - Неприкаянный
В Нью-Йорке Керуак подружился ещё с одним хипстером — Биллом Каннастрой. Летом 1950-го тому захотелось выйти из вагона метро на ходу. Он разбился насмерть, а Керуак женился на его вдове. Этот брак продлился шесть месяцев; в нём родилась дочь Керуака, которую он, впрочем, долго не хотел признавать. После развода (1951) он, как всегда, вернулся к матери.
И начал писать «Видения Коди». Опять же про Нила Кэссиди, у которого он ради нового романа поселился. Но ничего хорошего из этого не вышло: Кэссиди уговорил жену Каролину переспать с Керуаком, чтобы укрепить сексуальные узы, связывавшие его с другом. В результате отношения совсем разладились… Кэссиди стал замкнут, обидчив, груб.
И тогда Керуак вновь отправился в Мексику. Из этого тоже, впрочем, не вышло ничего хорошего. В конце концов ему это надоедает и он возвращается в Нью-Йорк. Эти годы — самые тяжёлые в его жизни, но и самые, наверное, продуктивные. История его связи с чернокожей девушкой, которую у него отбил поэт Грегори Корсо, ложится в основу романа «Подземные» (1953).
Он пишет «Мэгги Кэссиди» (1953) — роман о первой школьной любви. И повесть «Тристесса» (1956) — об отношениях с мексиканской проституткой. Пишет чаще всего под бензедрином. Путешествует, пьёт, работает на случайных работах. И всё глубже погружается в отчаяние.
Но всё меняется. В «Галерее Шести» в Сан-Франциско с огромным успехом проходит выступление Аллена Гинсберга, Лоуренс Ферлингетти издаёт его «Вопль» и другие поэмы» (1956).
Издателя привлекают к суду за непристойность (особенно за строки об ангелоголовых хипстерах, «которые давали святым мотоциклистам трахать себя в задницу и кричали от восторга...»). Но суд решает, что поэма несёт в себе освободительный социальный заряд. Так к битникам приходит слава.
Книгу Гинсберг посвятил друзьям, в том числе Джеку Керуаку, «новому будде американской прозы», чьи книги «опубликованы на небесах». И вскоре, уже на земле, издательство Viking приняло роман «На дороге» к рассмотрению. Керуака попросили привести рукопись в нормальный вид, а главное — изменить реальные имена персонажей.
Так Нил Кэссиди стал Дином Мориарти, сам Керуак — Салом Парадайзом, Аллен Гинсберг — Карло Марксом, Уильям Берроуз — Буйволом Ли и т.д. В 1957 году роман «На дороге» увидел свет. И сразу же стал культовым.
Сал Парадайз — это прежде всего писатель. И мир вокруг для него — это прежде всего текст: «У меня была книга, но я предпочитал читать проплывающий за окном американский пейзаж» (цитаты из романа даны в переводе Виктора Когана).
Ну а Дин Мориарти — это прежде всего персонаж, хипстер, психопат и безумец. Пафос книги: «…интересны мне одни безумцы — те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасённым, кто жаждет всего сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей, а лишь горит, горит, горит…»
Дин — гений rapping, «пурги». «Казалось, будто чудовищная энергия извергается, как вулкан, через его рот.
Его речи пронизаны восхитительными «да, да, да», «хо-хо-хо» и «упф». А ещё он маниакально хихикает: «хи-хи-хи-хи». Друзья устраивают такой jam session говорения. «Продолжить Дин не смог: он уже давно обливался потом.
Тогда заговорил я. Ни разу в жизни я не говорил так много» (В кругу битников была девушка, которая, проговорив 70 часов, оказалась в психбольнице).
Любят поговорить и многочисленные персонажи, попадающие в орбиту наших очарованных странников.
Повествование кажется разболтанным, необязательным, ветвится, как кустарник, но всегда возвращается к Дину. Ибо этот безумец и психопат понимает время и знает, как прорваться к вечности. К тому же он знает что-то про это, то есть про нечто невыразимое, неназываемое, но прекрасное.
Это экзистенциальное переживание остроты жизни, которое может открыться вдруг, случайно, но только тому, кто к нему готов.Восторг писателя перед своим героем достигает, кажется, предела: «Сквозь мириады игл неземного сияния тщился я разглядеть облик Дина, а Дин был похож на Бога».
Однако речи богоподобного Дина всё быстрее и путанее, жесты — всё резче и невпопад. Вместе с рассудком Дин теряет дар (и желание) говорить. И вот уже восхищение Сала безумцами сменяется раздражением. Ну а кончается их «чистая дорога» и вовсе печально: Дин бросает друга, лежащего в дизентерийном бреду. Керуак (как наш Лимонов) умел писать только о том, что пережил сам, будь это реальное событие или глюк.
«На дороге» Керуака и «Над пропастью во ржи» Сэлинджера написаны в одно время. В обоих романах главный герой — freak, чудик, выпадающий из социума, не приемлющий лжи и лажи мира скауэров. Но по сравнению с Холденом Колфилдом (которому 16 лет) Дин Мориарти (которому лет на десять больше, у него жёны-дети) — просто овощ за рулём и с фаллосом наперевес. Впрочем, Америка полюбила их обоих сразу и навсегда.
- - Бремя славы
Публикацию «На дороге» называли историческим событием, роман — евангелием поколения beat. А Керуака — главным писателем Америки… Правда, Норман Подгорец обрушился на невежественную богему, воспевающую примитивизм и спонтанность. Да ещё Трумен Капоте с телеэкрана заявил: «Это не проза, это машинопись». Но на успех книги это не влияло.
В клубах и барах Керуак читал свою прозу в сопровождении джаза, пел. У него был замечательный голос. И невероятная чуткость к звуку: слушая в его исполнении отрывки из романа «На дороге», понимаешь, что эту прозу он писал, как стихи. Звук значил для него столько же, сколько и смысл. А может, даже больше. (Хотя, конечно, стихотворение на целый том — то же, что оргазм на три недели!)
На волне успеха «На дороге» издатели захотели продолжения. И Керуак принялся за «Бродяг дхармы». В этот роман он вложил весь свой буддистский опыт. Увлёкшись буддизмом в 1954 году, он объявил, что постиг суть вещей, «где ничего не прибывает и абсолютно ничего не происходит». И даже написал жизнеописание Будды «Пробудись» и книгу «Кое-что о дхарме».
Буддизму Керуак хотел подчинить творчество, работу, друзей, секс. Стараясь проникнуться состраданием ко всем и всему, он стал мягче, спокойнее, не так сильно переживал неудачи. Однако по выходе (1958) «Бродяги дхармы» были раскритикованы специалистами по буддизму. И Керуак впал в депрессию. «Я больше не буддист», — говорил он друзьям.
Считается, что Керуаку было трудно нести бремя славы, от этого он пил. Однако до публикации своего главного романа он пил (и принимал наркотики) не меньше, а то и больше.Один из заветов, которые он давал писателям в своей «Вере и технике современной прозы», звучит так: «Старайтесь никогда не напиваться вне дома». Но сам напивался, блевал, падал, его приводили домой незнакомые люди. Самый мрачный его роман — «Биг Сур» (1961) — описывает ужас похмелья и возникающую в результате параноидальную подозрительность к окружающим.
К середине 1960-х пути Керуака и его друзей разошлись окончательно. Наступала эпоха хиппи и всяческих революций — студенческой, психоделической, сексуальной. Аллен Гинсберг и даже невозмутимый саркастичный Уильям Берроуз чувствовали себя их предтечами и вождями. Керуак же поддерживал войну во Вьетнаме. И на дух не переносил эксцессы надвигающихся революций, особенно антиамериканизм.
Курт Воннегут вспоминает о своей встрече с Керуаком незадолго до его смерти. «Король битников» был груб и почти безумен. Назвал писателя Роберта Боулса «болтливым ниггером». Говорил, что евреи — настоящие нацисты и что коммунисты велели Аллену Гинсбергу подружиться с ним, дабы через него контролировать американскую молодёжь…
В последние годы он тихо жил со своей матерью и третьей женой Стеллой Сампас. Его добили болезни, связанные с алкоголизмом. Он умер 21 октября 1969 года в больнице Санкт-Петербурга (штат Флорида).
